В Украине ситуация с проституцией зависла в воздухе – неразрешенная и практически нетронутая, в силу многих факторов буквально брошенная.
Важно сделать оговорку, что проблема подразумевает под собой не только торговлю секс-услугами. Бок о бок с этим идут траффикинг, оборот наркотиков, и, как следствие – все новые цифры в статистике заболеваемости ВИЧ/СПИДом.
Интерес к теме лишь изредка подогревают громкие (в своем большинстве нелепые, глубоко волюнтаристские) политические высказывания или – что более важно – общественный активизм, в особенности феминистические движения (об этом далее).
Подобная интенция по большей части остается вялой, пассивной – это то, что мы видим. Идеи замирают на пути к своей реализации. В таком положении остаются и многие другие социальные проблемы.
Но в данной ситуации мы имеем дело с чем-то совершенно темным, практически вытесненным бессознательным. Сложно в точности определить грань, за которой явление неизменно поддается стигматизации в том или ином обществе.
Мораль ригидна (это применимо ко многим социальным группам), но дело не только в ней. Она есть лишь производная. Огромным образом сказывается ортодоксия и архаичность нашего сознания, вошедшие в разряд масскульта, создающие препятствия на пути к общественному диалогу.
Это ясно хотя бы по тому, как освещают ту или иную проблему СМИ – локальные, региональные и выше.
Иерархия такова, что на каждом из уровней массовое сознание трансформируется, хоть и незначительно, и не всегда в лучшую сторону (в этом ли наш с вами врожденный провинциализм?). Локально нас интересует лишь криминальная хроника. Чуть дальше – интерес к социальному, к аналитике, по идее, должен бы возрастать. Но, опять же, не всегда.
Здесь вопрос другой: а где она, эта аналитика, проливающая свет на столь важные вещи нашей с вами жизни? Загляните в западные СМИ и увидите нечто совершенно другое (не сочтите за пошлость, но так надо). Не вижу ничего постыдного в том, чтобы апеллировать к зарубежному опыту, особенно на волне неугасающего хайпа под европейскими лозунгами.
Преобладание здравого смысла и относительная либеральность мышления – вот база для решения практически любой проблемы (которая есть у НИХ и лишь частично – у НАС). Консенсус в этом случае необходим, и под этим я подразумеваю не результат, а процесс; важнее здесь не что, а как.
Адекватное освещение подобных тем все еще остается прерогативой горстки независимых медиа (от “Украинской правды” до леворадикальных изданий и личных блогов на Live Journal), неизменно поддающихся идеологическим нападкам; остальное – мусор.
Неудивительно, что конструктивный диалог вокруг данной темы построить практически не удается: мы либо молчим, либо вслепую идем бить морды.
Оно как труп дохлой кошки, драматически лежащий посреди дороги – заставляет возмутиться и посочувствовать, да еще и воняет, но не настолько, чтобы совершить над собой усилие и убрать. Вот мы и ищем обходные пути, говоря себе: ЭТО НАС НЕ КАСАЕТСЯ И – СЛАВА БОГУ.
Но реальность такова, что проблема не уходит, не рассасывается сама собой – она усугубляется, подобно гнойнику, по мере того, как усиливается напряжение в обществе в условиях фактической войны. Она разлагает нашу с вами, пускай давно неактуальную, но мораль.
Вот они, наши двойные стандарты. Мы растим новое поколение на культуре насилия и сами же одобряем его – пускай бессознательно.
Это тот момент, когда женщины возмутительно ахают и закрывают глаза своим детям, призывая вмешаться церковь и отчаянно понося власть. Наверно, это и есть та самая грань.
Как вести себя со всем этим – дело откровенно ваше. Проблема проституции в Украине комплексна и многогранна, она требует открытого дискурса и широкой вовлеченности.
Этот текст – не попытка обругать, сместить вину или наделать хайпа. Наоборот, этим я предполагаю хоть и незначительный, но шаг вперед, к ясности. Все, о чем будет говориться далее, имеет за собой реальные цифры и факты. Давайте смотреть.
Эта сфера была и остается наиболее уязвимой. Говоря о СССР, официально (на уровне того же закона) проституции до определенного момента не существовало вообще – тем не менее, все об этом знали и с этим мирились.
Лишь напоследок, при Горбачеве, секс-работа была запрещена Президиумом ВС Украины. Статья 181 имела два дополнения и относила занятие проституцией в разряд административных правонарушений: в худшем случае секс-работникам грозил штраф и принудительное лечение, в лучшем – обыск.
После провозглашения независимости все эти вещи формально вышли из подполья и продолжили существовать. С тех самых пор проблема проституции имела некую эволюцию в законодательном плане.
Но здесь должна быть оговорка. В редакции 2001 года имеется в виду как насильственная, так и добровольная индивидуальная деятельность. Кроме того, сутенерство/втягивание особи в занятие проституцией (статья 303), а также “створення або утримання місць розпусти і звідництво” (статья 302).
Проблему торговли людьми освещает статья 149, предусматривающая лишение свободы от 3 до 8 лет (в случае с несовершеннолетними – 8-15 лет).
Подобный шаг был довольно радикальным для того времени. О моральности всего этого судить не мне. Говоря о сугубо правовой стороне, статьи о криминализации секс-работы были во много оценочны и не имели четкого регламента довольно важных аспектов: как вот сам архаизм “розпуста”, который вообще неприемлем в контексте законодательства.
Украина ратифицировала Европейскую конвенцию о мерах по противодействию торговли людьми в 2010. Через год приняла закон о противодействии торговли людьми.
Что за этим стояло? Не мне решать, но – явно ничего хорошего. Наиболее значительным образом отметился законопроект нардепа Немировского “О регулировании проституции и деятельности секс-заведений“, наделавший много шума и ставший причиной не одной херт-аттаки среди части реакционно настроенного населения. Об этом немного подробней.
Не удивительно, что такая тривиальная цель прикрывалась социальными гарантиями, повышающими (цитирую) ПРЕСТИЖ труда секс-работников (конец цитаты) и еще кучей пошлостей, которые подробно прописаны в самом законопроекте. На ум почему-то приходят “одні матюки” о двойных стандартах и политической импотенции. Ну а как?
Буквально в то же время Немировский отказался от своей резонансной инициативы, мотивируя это тем, что его главной целью было лишь “привлечь внимание к такому позорному явлению, как проституция”, и благородно подставляя все тех же крышующих бизнес политиков. Не душка ли?
Окей, здесь мы провалились. Но ведь это не все.
Полемизировать на тему законодательства можно вечно. Многие вещи лично для меня стали открытием. И да: до определенного момента это совершенно захватывает, ведь, дискутируя о правовой стороне жизни, мы, прежде всего, ссылаемся на людей (их негативные качества), которые за всем этим стоят.
Это грех и наш, и их. Даже не грех, а, что более важно, некомпетентность и отсутствие профессионализма. Нынешний политический аппарат больше похож на шоу-рум, а все, что там происходит, – с целью набрать лайки и поскандалить (это не обобщение, а скорее карикатура).
Говоря о проституции как таковой, мы имеем в виду что-то совсем другое. Борясь за права секс-работников (или же против них), мы лишь пытаемся уберечь свои. Боремся – и ни к чему не приходим: за 26 лет независимости проблема не ушла, качественно практически ничего не изменилось.
Долгий и нудный законодательный путь тоже малоэффективен. Масштабы бедствия – те же. Неудобно как-то выходит.
Как мы принимаем решения
Прибегая к мировой практике, всегда удивляешься богатству мнений. Мы привыкли считать западное общество либеральнее во всех аспектах – однако нет. Во всяком случае, на сферу секс-работы это распространяется далеко не везде.
Речь не столько о ханжестве, сколько о практицизме. В процессе классификации законодательных моделей, с которыми страны подходят к решению проблемы проституции, возникает путаница в виду вполне объективных факторов: “онтогенез” каждой страны уникален. Поэтому даже в пределах одной категории те или иные правовые стороны могут принимать различную форму.
Аболиционистская платформа основана на том, что проституция прежде всего является эксплуатацией женщин, маргинализированных патриархальным обществом, и испытывающих насилие со стороны мужчин. По большей части, имеются в виду клиенты, сутенеры, любовники, полиция.
В аболиционистской парадигме проституция не считается добровольным выбором: это следствие неравного положения в обществе и/или пережитого травматического опыта.
Но это не все, теперь на примерах. Внутри аболиционистского подхода существует широкий диапазон того, что необходимо оговорить.
В первую очередь, в рамках этой парадигмы выделяют подход декриминализации, когда ни проституция, ни связанные с ней действия (сутенерство, содержание борделей), преступлением не считаются, однако, как уже было сказано, насильственные действия под эту категорию не попадают.
Таким путем пошли Нидерланды (2000), Германия (2002), Швейцария (1942), Греция и Турция.
Сугубо аболиционистская модель отличается тем, что противозаконными считаются действия, связанные с проституцией (сводничество, сутенерство), но не сама секс-работа (при этом считаясь формой эксплуатации). Эта модель является наиболее распространенной и применяется в большинстве стран ближнего и дальнего зарубежья.
Как по мне, радикальный аболиционизм в каком-то смысле некорректен ввиду своей оценочной генерализации. Не все, кто вовлечен в секс-работу, испытывают насилие (фактическое), прессинг, голод и нищету. Точно так же далеко не каждый секс-работник (большая часть из которых – женщины) находится в безопасности, имеет достаток и счастлив.
Аргументы в сторону этой модели актуальны лишь при условии, что все вовлеченные не имеют альтернатив, занимаясь проституцией из нужды и отчаяния, и – главное – взамен им будут предложены комплексная поддержка и альтернативное место работы.
В ответ на это многие секс-работники утверждают, что сознательно готовы продолжить свое дело, потому что только так они способны зарабатывать больше, нежели в любом другом случае.
Важно также определить грань между декриминализацией и легализацией – почему это не одно и то же?
Попробуем разобраться на примере скандала вокруг правозащитников Amnesty International, который произошел в 2015 году. А случилось вот что: организация выпустила доклад, доказывающий необходимость декриминализировать проституцию.
В одном из интервью представитель организации объяснил это тем, что между отсутствием наказания (что более нейтрально) и приобретением лицензии и оформлением секс-работы в качестве бизнеса (именно то, что пытались сделать наши политики) существует значительная разница.
Во втором случае страдает, по сути, большинство: секс-работники, действующие индивидуально (т.е. вне сотрудничества с лицензионными борделями), априори находятся вне закона.
Сама по себе перспектива легализации звучит будто бы ок, но на деле втягивание в коммерцию влечет за собой куда более негативные последствия: узкие рамки закона не позволяют маневрировать наиболее уязвимым категориям секс-работников. Примерно об этом следует помнить.
Наверно, наиболее неоднозначным подходом к регулированию проституции является Шведская модель. Уже не первый год в Украине говорят об этом: призывы к введению скандинавского подхода звучат преимущественно в контексте отечественного феминистического движения.
Но является ли шведская альтернатива наиболее приемлемой в нашем случае? Давайте посмотрим.
В 1999 году Швеция (следом за ней – Норвегия, Исландия, Ирландия и Франция) впервые приняла закон, который криминализировал покупателя, а не продавца секс-услуг. С тех пор критика этого проекта многократно находила воплощение в аналитических работах экспертов по всему миру.
Относительно Шведской модели существуют полярно противоположные мнения. Сторонники подхода ссылаются на опыт Нидерландов, где после легалайза увеличилась статистика траффикинга, в то время как доходы от бизнеса снизились. Они правы.
Противники настаивают на том, что стигматизация секс-работников лишь возросла, что влечет за собой серьезные негативные последствия. Они, как ни удивительно, тоже правы.
Несмотря на официальные данные, доказывающие эффективность Шведской модели (уровень покупки секс-услуг снизился на 40%), есть повод в этом сомневаться.
Криминализация клиента влечет за собой то, что большая часть бизнеса уйдет в подполье, создавая еще более небезопасные условия для множества женщин.
Также существуют данные о том, что большую часть секс-работников попросту депортировалииз страны, ссылаясь на миграционные законы.
Скандинавская модель не выдерживает критики – даже теперь, когда наиболее продвинутые страны бросились перенимать шведский опыт.
В случае с Северной Ирландией, где власти предприняли попытку прибегнуть к Шведской модели в 2014 году, 98% секс-работников не согласилось с тем, что криминализация клиента способна улучшить ситуацию. 85% из них высказались против того, что этот закон снизит рост траффикинга, который является второй по масштабам формой организации преступной деятельности – сразу после картелей.
Криминализация клиента не отнимает желания покупать секс, а лишь ставит весь процесс в более опасное положение – опасное для самих женщин, которые фактически потеряют возможность обращаться в полицию (часто выступающую в роли опрессора).
Даже предполагаемый общественный месседж не выглядит как весомый аргумент: подход Шведской модели не способен полностью сместить стигму с секс-работников на их клиентов.
Перекладывание ответственности вряд ли что-то нам даст, хоть этот шаг и выглядит очень смело, почти по-европейски.
Свое откровение Элис Бернард начинает так: “Ненавижу бордовый”. Будучи секс-работницей, большую часть времени она проводила в мотеле, где все было выполнено в этом цвете.
Ни один ее раз не обходился без синяков, говорит Элис. Спустя пять лет она помогает таким же женщинам справиться со своим прошлым в Organization for Prostitution Survivors, США.
“Гэри Ридвей, убивший 38 секс-работниц в Сиэтле, тоже был чьим-то клиентом. Роберт Пиктон, Рюрик Джаттин, Джоел Рифкин (имена серийных убийц) и так далее. По сути, между обычными покупателями и этими парнями нет особой разницы… Покупая секс, ты лишь вкладываешь деньги в чей-то страх”, – говорит Элис.
Будучи немного старше, я употребляла кокаин, чтобы заглушить чувства. […] Это что-то вроде двойной эксплуатации: со стороны того, кто давал мне работу, и того, кто ее покупал”, – вспоминает Рэйчел.
Активист Алекс Фейс-Брайс говорит, что 17 декабря, в Международный день защиты секс-работников от насилия и жестокости, он будет вспоминать о Петит Джасмин – секс-работнице и активистке, которая, по ее словам, жила ложными представлениями, не осознавая, что ее работа – извращенная форма селф-харма (самовредительства, – ред.).
“Ее дети жили с отцом, несмотря на то, что его поведение по отношению к Петит было абьюзивным, – они считали ее неподходящей матерью. Он угрожал и следил за ней – шведская власть не оказала женщине помощь. Она пошла против системы и начала видеться с детьми. 11 июля 2013 года их отец жестоко убил ее”, – говорит Алекс.
Читая все это, впадаешь в ступор. Жизни реальных людей окрашивают ранее безликую проблему.
У нас ситуации не особо отличаются. 34% секс-работниц – это девушки от 20 до 24 лет, 27% – 25-29 лет, согласно данным исследования 2008 года. 5% составляет детская и подростковая проституция. Территориально преобладают Киев, Одесса, Львов.
И уж точно напоследок кратко скажу о примечательном для нас событии, произошедшем ранее в марте этого года: впервые в Украине был организован марш за декриминализацию секс-работы. В этот же день проходил и альтернативный митинг, на котором с энтузиазмом защищали шведскую модель.
Можно увидеть даже бумажку законопроекта, где предлагают убрать 181-ю статью, согласно которой проституция административно наказуема. Грустно то, что все это выглядит глубоко формально.
Декриминализируем – ок, но что дальше? Скандинавская модель себя дискредитировала – мы едва ли готовы вникать в суть проблемы, пытаясь угнаться за чьим-то опытом.