Головна > Архівний > Тёмная сторона шведской модели криминализации клиента

Тёмная сторона шведской модели криминализации клиента

В 1998-м году в Швеции был принят закон, который криминализирует клиентов секс-работниц/ков (известный как “шведская…" или "скандинавская модель”). Таким образом власти Швеции хотели "показать, что общество не приемлет проституцию”. При этом, естественно, обсуждение принятия этого закона было помещено в рамку феминистской риторики и связывалось с борьбой против насилия над женщинами, трэфика (торговли людьми) и т.д. И со стороны может показаться, что просвещенная Швеция таким образом делала еще один шаг на пути “прогресса”, однако, как показывает исследование разных сторон и эффектов этого закона, все далеко не так радужно, и за продвижением гуманистических и феминистских ценностей скрываются внешние политические расчеты и бессознательные националистические комплексы.

 

Чтобы понять, что произошло в Швеции в 1998-м, антрополог Дон Кулик обращается к различным контекстам принятия этого закона, одним из которых является шведская политика в отношении сексуальности. Как пишет Кулик, представления о Швеции как о стране чудес сексуального раскрепощения в корне “ошибочно и вводит в заблуждение. В Швеции одни из самых суровых законов в области сексуальности в мире” [201]. Так, например, во время эпидемии ВИЧ Швеция была единственной европейской страной, в которой был принят закон, запрещающий как все существующие гомосексуальные бани, так и учреждение новых. Швеция также является одним из немногих (если не единственным) государством в мире, в котором ВИЧ-положительный человек может быть подвергнут заключению просто на основании того, что его/её доктор считает, что он/она не будет информировать своих сексуальных партнёр/партнёрш.

 

Также в Швеции существовал весьма суровый закон, запрещающий получать третьим лицам прибыль/выгоду от услуг секс-работниц. Наказанием за его нарушение могло стать до 4-х лет тюремного заключения. Положительной стороной этого закона было то, что он делал незаконной эксплуатацию секс-работниц недобросовестными дельцами. Но с другой стороны этот же закон делал невозможной для секс-работниц аренду помещений для работы, рекламу своих услуг в журналах и газетах, также как значительно усложнял для них возможность совместного проживания с кем-либо в случае наличия совместных трат или совместного банковского счета с своей партнером или партнершей.

 

Поэтому есть все основания рассматривать этот закон не из перспективы прогрессивной гендерной политики Швеции, но скорее исходя из жестких законодательных рамок, регулирующих сексуальную сферу. Эту точку зрения подтверждает и анализ тех последствий, которые криминализация клиентов оказала на самих секс-работниц (которые, к слову, были лишены права голоса во время обсуждения закона).

 

Как сообщает Кулик, секс-работницы, проинтервьюрованные после принятия закона, что многие сек-работницы, имеющие проблемы с наркотиками, были доведены до отчаяния и даже самоубийства, так как они оказались не способны размещать рекламу и находить себе клиентов.

 

Социальные служащие и уличные секс-работницы заявили о снижении “качества” клиентов: теперь женщины вынуждены обсуживать не только большее количество клиентов (так как цены на секс-услуги, ставшие более опасными, упали), но и обслуживать тех клиентов, которых они бы раньше не приняли, так как с падением спроса уменьшилась также возможность секс-работниц самим выбирать себе клиентов.

 

Также возросло давление на секс-работниц со стороны полиции: секс-работниц могут заставить быть свидетельницами в суде, а также они могут быть подвергнуты обыскам. “Все, что может быть использовано в качестве улик против клиентов (включая презервативы) может быть конфисковано. Эта практика прямым образом влияет на использование презервативов секс-работницами. Она служит для них как стимул не использовать контрацептивы” [205]. Но наиболее катастрофические последствия этот закон имеет для мигранток и не-гражданок Швеции: “если секс-работница, пойманная с клиентом, не является гражданкой или легальной резиденткой Швеции, она подвергается немедленной депортации; и государственные прокуроры жалуются на то, что в многочисленных случаях, такие секс-работницы депортируются даже раньше, чем они успевают дать показания против своих клиентов”.

 

Итак, прямыми следствиями криминализации клиентов для самих секс-работниц стало ухудшение условий труда, рост их уязвимости перед клиентом и полицией. Перед лицом таких негативных последствий стоит еще раз вернуться к вопросу о том, что же является обоснованием этого закона. По словам Кулика, представительницы Social Democratic League of Women, сыгравшей ведущую роль в принятии закона, дают двоякие ответы, когда их просят объяснить те негативные эффекты, которые ощутили на себе секс-работницы. Первый их ответ заключается в том, что этим законом они хотели “выразить свою позицию” и “послать сигнал обществу”, что предполагает, что “влияние закона на секс-работниц имело второстепенное значение” для законодательниц. Или же они отвечают, что секс-работницы и так были уязвимы для насилия со стороны полиции и клиентов, что по сути означает, что данный закон вообще ничего не меняет. “Когда же их спрашивают, зачем нужен закон, который на самом деле ничего не меняет, они возвращаются к своему первому аргументу о том, что обществу необходимо подать сигнал о том, что проституция неприемлема”.

 

***
Учитывая то, что тавтологические и граничащие с абсурдом ответы самих представительниц шведского правительства о причинах принятия закона, криминализирующего клиентов, проливают мало света, Кулик обращается к более широкому политическому контексту, в котором секс-работа была проблематизирована в общественном и политическом дискурсе Швеции.

 

Как отмечает Кулик,  начало широких общественных дискуссий вокруг секс-работы совпало с обсуждением возможности вступления в Швеции в ЕС и обе эти темы были взаимосвязаны.

 

Вступление в ЕС изображалось как сулящее две угрозы: 1) это поток секс-работниц из стран “Восточного блока”, а также сопутствующей им мафии. Шведские газеты писали о 100 000 секс-работниц из восточной Европы, которые буквально уже начинают скапливаться на границах Швеции, неся с собой угрозу роста преступности и новой волны распространения ВИЧ [205-208]; 2) с другой стороны, в это же время доминирующей тенденцией в Европе была политика декриминализации и легализации в отношении секс-работы, при этом в главных Шведских газетах и журналах за период с 1993 по 2000 год появилось более 4000 статей посвященных этой теме, и лишь в нескольких из них политика стран ЕС в отношении секс-работниц описывалась положительно [207]. В основном же шведскими политиками и СМИ рисовалась картина, в которой за политикой европейских государств стоит некое неопределенное и почти мифологическое “сутенерское лобби” и “интернациональная секс индустрия”.

 

В связи с этими обеими причинами, вступление Швеции в ЕС рассматривалось как угроза шведской национальной идентичности и государственной модели. Буквально Щвеция, по словам Кулика, находилось в опасности двойного проникновения/penetration: проникновения восточных секс-работниц, сулящих преступность, нарушение норм гигиены и распространие заболеваний, и вторжения коррумпированных моделей политики и общественных отношений из ЕС (Кулик приводит интересную цитату из шведского отчета о политике в отношении секс-работниц в ЕС, в которой говорится, что сейчас в Голландии возможна ситуации, при которой две лесбиянки, практикующие садо-мазо и занимающиеся секс-работой, живут вместе, да еще и имеют право завести ребенка. Пассаж этот завершался вопрошанием “Что же станет с Швецией, если она вступит в ЕС?” [200] Вообще, количество примеров из Швеции, напоминающих откровенно милоновскую риторику, просто поразительно: тут и отстаивание особого положения Швеции, и изображение Европы как огромного борделя, и опасность лесбиянок садо-мазохисток и еще много другого, о чем можно прочитать в самой статье Кулика).

 

Особенно интересно то, что в большинстве случае ЕС изображалось в мужском/маскулинном обличии. Как пишет Кулик, все это, очевидно, создавало ощущение того, что при вступлении в ЕС, “Mother Sweden… would be, to put it indelicately, fucked”.

 

С другой стороны, если рассматривать Европу и ЕС как политическое тело, то Швеция, в качестве страны, славящейся своими прогрессивными законами в области гендерного равенства, защиты детей и экологии, всегда претендовала на то, чтобы быть его сознанием, особенно сознаним, диктующим моральные нормы и задающей стандарты. Соответственно, свою возможную роль в ЕС Шведские политик видели в качестве своеобразных просветителей, оказывающих влияние на другие страны, а закон о криминализации секс-работы рассматривался ими как инструмент такого влияния и своеобразного продукта, который Швеция способна предложить на рынке политических решений. Так, например, Маргарета Винберг в 2002-м году высказывала надежду на то, что первой страной в ЕС, которая примет шведскую модель, будет Франция.

 

В заключении статьи Кулик пишет: “Таким образом, проститутки и проституция оказались в центре внимания шведских политиков отчасти потому, что их образ воплощал в себе ту роль, которая, в опасениях шведских законодателей, могла быть отведена им самим и их политическим решениям при вступлении в ЕС. Если это так, то Швеция представляет интересный случай, показывающий как сексуальность становится одним из пространств, в котором обсуждаются и воображаются границы и роли Новой Европы. Недопустимым и трагичным является то, что в то время как шведы таким образом вырабатывают свою роль в ЕС, законы, которые они принимают, и позиции, которые они распространяют, оказывают крайне негативное влияние на тех, кто действительно занимается тем, что по ночам продает свои сексуальные услуги”.

 

———————————————————————————————-
Этот пост является кратким изложением основных положений статьи антрополога Дона Кулика  Sex in the New Europe: The Criminalization of Clients and Swedish Fear of Penetration

ИСТОЧНИК

Поширити допис